Отмечали тридцатипятилетие моей подруги. За столом, вокруг пиццы размером с колесо грузовика, собралось пятнадцать женщин, самой младшей из которых было двадцать восемь лет, а самой старшей – сорок два. Все пили разноцветные коктейли и желали имениннице всяческих благ – от собственного домика на Мальдивских островах до регулярного вагинального оргазма. Дошла очередь и до меня.
— Лика, ты такая красивая и умная женщина, — без задней мысли начала я.
И лицо той, к которой я обращалась, вдруг стало озадаченным и скучным. Я растерялась — что я сделала не так? Лика же решила сразу расставить точки над Ё.
— Я не женщина, — сказала она, — Все это запомните. И никогда так меня не называйте.
Я тихо сползла на стул и заказала двойную текилу.
Остальные же принялись обсуждать инцидент.
— Я с тобой абсолютно согласна! — поддержала ее Наташа, ассистент редакции, двадцати девяти лет, — Меня тоже коробит от слова «женщина». Я всегда буду девушкой, всегда. … Ну во всяком случае, лет до пятидесяти.
— И я, — согласилась Юля, успешный рекламщик, которой будущей весной исполнится сорок, — Слово «женщина» ограничивает меня условными рамками. А я же не такая. Я вешу пятьдесят килограммов, ношу мартенсы, хожу на йогу, собираюсь купить мотоцикл и, в конце концов, меняю мужиков.
Дальше начались шумные тосты за мотоциклы, медитации и случайные связи, но мне почему-то больше веселиться не хотелось. Я сидела тихо и рассматривала своих подруг. Лика внешне всегда напоминала мне Монику Белуччи. У нее такая же фарфоровая кожа, длинные шелковые волосы и глубокие глаза. Она могла бы стать женщиной-нокаут, но вместо этого предпочитает поведение пьяного комика. Она носит драные джинсы, говорит нарочито низким прокуренным басом, и с раскатистым «бллллин» любит хлопнуть собеседника по плечу. Между ней и двадцатилетним программистом из соседнего отдела нет никакой дистанции – они хохочут как Бивис и Батхед и весело рассказывают друг друга, кого каждый из них снял в ночном баре в пятницу вечером.
Причем говоря о дистанции, я вовсе не имею в виду возраст — я сама всегда была против того, чтобы кого-то уважали только за седины. Но если уж тебя угораздило родиться плавной красавицей — зачем так шарахаться от собственной природы? Почему не воспользоваться предложенным бонусом, вместо того, чтобы пугливо его отвергать, даже не разобравшись в его сути? И самое главное, почему в современном обществе инфантильность считается синонимом моложавости?
Да, стареть никому не хочется. Можно напечатать сколько угодно позитивных плакатов с улыбающимися старичками и старушками, которые носят добротный твид, каждое лето путешествуют в Ниццу и влюблено смотрят друг на друга. Не надо никакой Ниццы, домика с садом, спокойной сытости, если располагаешь бесценным – временем, которое ждет впереди. Современная Москва помешана на культе молодости. Толпы талантливейших маркетологов целыми днями работают на то, чтобы взрослеющая женщина чувствовала себя существом второго сорта и была готова потратить деньги, чтобы хоть как-то это исправить. Может быть, поэтому большинство женщин так боится переходных этапов — им кажется, что определение «девушка» подразумевает существование некой временной прослойкой между привычным пятничным баром, в котором танцуют макарену на залитой абсентом деревянной стойке, и внуками, которые каждую субботу приезжают на ее фирменный сливовый пирог? Они надеются из статуса «девушка» перепрыгнуть в вагон, идущий по маршруту «бабушка».
Только способна ли эта формальная хитрость и в самом деле изменить ток времени? Сделать тебя фертильной на лишний десяток лет? Сделать так, чтобы когда ты в свои шестьдесят пять выйдешь на улицу в полюбившихся за долгие годы мартенсах и джинсах, кто-нибудь не сказал задумчиво глядя тебе вслед: «А это старичок или старушка?».
